Время любить - Страница 28

Но работала я плохо, то и дело смотрела на часы, прислушивалась. В конце концов мне показалось, что каждый сидит, закрывшись у себя. Отделенная от них запертыми дверями, стенами, сводом, я вся была с ними, с их неотступными мыслями, и эти мысли объединяли нас через все преграды; я-то чувствовала это сообщество, а вот мальчики? Словом, целых три часа я провела в глубоком одиночестве.

Всех троих нас свел час ужина еще задолго до призывного удара колокола. Эти ужины были нашим вечерним сбором после по-разному проведенного дня.

Мы встречались за столом, мы становились настоящей семьей. Когда, пройдя через холл, я вошла под наши шелковицы в уверенности, что явилась первая, я увидела, что справа мимо дома сюда идет Рено, неся в руках овощи, и Жюстен тоже появился из глубины сада, где солнечный свет омывал еще подножие сосен. Каждый из них покинул свою комнату, не интересуясь ни друг другом, ни мною.

– Знаешь, мама, я был в огороде и нарезал артишоков. Будем есть их сырыми с солью. Я вчера и сегодня утром не мог их есть из-за устного экзамена: от сырых артишоков начинаешь мямлить. Но сейчас, когда экзамены кончились...

– Прекрасная мысль – подать их к ужину. Отнеси-ка свои артишоки Ирме, пускай она их хорошенько помоет. Правда, я никогда не слышала о таких особенностях сырых артишоков, ну да ладно, будем мямлить хором. Ох, нет-нет, вы, Жюстен, их не ешьте! У вас завтра утром экзамен.

– До утра я еще успею отмямлиться. Не говоря уже о том, что у нас на устном экзамене рта не открывают – стоят у доски с куском мела в руке.

– Не будем говорить об экзаменах,– бросила ему я, заметив, что Рено возвращается из кухни.– Скажи Ирме,– крикнула я сыну,– пусть приготовит нам томатного сока.

Наши слова как-то удивительно сочетались с дыханием вечера, который, как и всегда в этот час, наплывал к нам снизу, из долины, и я с облегчением убедилась, что Рено немного оттаял. Я чуть ли не с удовольствием услышала его вопрос, есть ли какие известия от "тетушек", хотя, как мне казалось, эта тема уже канула в вечность. Но я хорошо знала своего мальчика: если он о них спросил, как спросил бы о моей работе или еще о чем-нибудь другом, меня касающемся,– то сделал это с целью загладить свою грубость и смягчить мое недовольство, которое не мог не заметить. Я поймала брошенный мне мяч.

– Нет, от тетушек никаких новостей. Полнейшее молчание. Хочу тебе сказать, что после нашего с тобой разговора тогда вечером я велела отнести им в гостиницу мой отказ, изложенный в самой категорической форме. После чего им уже невозможно было вернуться к этому вопросу... Но ведь Жюстен не в курсе дела! Секретов у нас от него нет. Вот о чем идет речь.

Рассказ о демарше моих родственниц не потребовал много слов, но и этого хватило Жюстену, чтобы понять суть дела, поскольку он уже знал о наших прежних распрях. Удивился он их намерению – переложить ответственность с Патрика на родителей – куда больше, чем мой сын, и упирал главным образом на юридический парадокс, что снова убедило меня в правильности моих первоначальных реакций. Не раз я замечала, что мы с нашим лигурийцем почти всегда сходились во мнениях, хоть и принадлежали к разным поколениям и разной социальной среде.

– Славная сцена получится в суде, сцена что надо. Дочь пригвождает свою семью к позорному столбу, указывает перстом на родную матушку... И как начнет разоблачать!

Он представил себе эту картину. Гримаса омерзения скривила юношеские губы, Жюстен, должно быть, мысленно измерял тот поток ужасов, который хлынет из моих уст, и вдруг я заметила, что мы оба попались в ловушку. Рено с серьезным встревоженным выражением лица пристально смотрел на старшего друга, а тот под этим взглядом сразу осекся. Наступило молчание.

– А откуда ты-то знаешь, что она гадости будет говорить? И что это главным образом будет направлено против бабушки?

– Подробностей я, конечно, не знаю,– ответил Жюстен после паузы, которая, надеюсь, показалась длинной только мне одной.– Но, насколько я понял, это именно так. Разве нет? Разве я ошибся?

– Мы с мамой никогда не говорили об этом. Ни при тебе, ни наедине друг с другом.

– Предположим, я догадался. Не могу даже объяснить почему, но догадался, что у вас были неприятности и что вы имеете все основания жаловаться на эту семью.

И, продолжая свои упражнения в гибкости мысли, мой сообщник добавил:

– Пойми, когда очень любишь каких-нибудь людей, ими интересуешься, о многом догадываешься, это же естественно.

– Ах так? – бросил Рено, не спуская с него глаз. Я почувствовала его подозрения, его тревогу насчет тех признаний, которые я могла сделать Жюстену в отсутствие сына, и неизвестно еще, что я такого нарассказа-ла? Сердце сильно заколотилось. Это было у меня уже не в первый раз, и, не решаясь резко переменить тему разговора, я постаралась понезаметнее свернуть на боковую тропинку.

– Но ведь и в самом деле я тебе еще не сказала, почему именно они просили меня пойти на этот шаг.

– Не сказала.

– Из-за Патрика.

– Из-за моего двоюродного брата? Из-за того, который еще в детстве был таким зловредным?

– Да,– подтвердила я смеясь, почти успокоенная тем, что его любопытство так легко сделало оборот на сто восемьдесят градусов.Вообрази, приятели вовлекли его в банду.

– Когда кто-нибудь попадается, всегда валят на приятелей. Чего проще вообще в банду не вступать. Если хочешь, у нас в лицее тоже такие есть, только ты их не знаешь.

– Не то чтобы Патрик был постоянным членом банды. Во всяком случае, так говорят. Но когда его дружки попадали в беду, они просили у него совета. Или помощи. Конечно, это ему льстило, и он не мог им отказать.